Гнилое тепло января за час обернулось холодом, дождь – снегом, и теперь Полина – зонт, огромный мухомор, над головой – шлепала по снежному смузи. По навигатору, пешком минут десять: от парковки у кампуса ее университета, через монорельс всегда пустого трамвая, по переулку низких коттеджей на окраине индустриального района, к точке «ДО́МО». Ресторану японской кухни. Даже не ресторану, а трактиру сытных крестьянских похлебок. Его хозяин и шеф-повар – известный в городе Сэнсэ́й Айкидо Га́ку Хо́мма.

ㅤㅤㅤИ книгу он написал о сложном вкусе бульона да́си, заклиная посетителей не добавлять в него соевый соус. Проверим.

ㅤㅤㅤГа́ку Хо́мма не думал о ресторане, когда в конце семидесятых прибыл в Де́нвер и открыл студию Айкидо, первую в Америке. Ученики кинулись к нему отовсюду – без денег, конечно, – и Сэнсэ́ю пришла идея ресторанчика: учеников подкормить, да и подзаработать. Га́ку Хо́мма готовит сам. Всегда. Даже сейчас, в свои шестьдесят. Готовит строго по рецептам – нет! – ритуалам родной деревеньки Ива́нума в префектуре Ибара́ки.

ㅤㅤㅤХлопья липкие, зонт скис, бутсы хлюпали все смачнее и наливались тяжестью. Вспомнилось, как Гаку рассказал в одном интервью, что в молодости одолевал непролазную осеннюю жижу в самодельных сандалиях: к их подошвам прибивали перекладины, так легче вытаскивать ноги из грязи, а в сухую погоду – тренировать равновесие, как на ходулях.
ㅤㅤㅤПолина обогнула припаркованные за углом ресторанчика машины, ступила под арку распахнутых ворот – на темной доске вырезано «ДО́МО» – и оказалась во дворе деревенского домишки, как в кадре черно-белого фильма о старой Японии. За частоколом изгороди – сад: воздух замутнен снегом, но видно, как дрожит мост над льдистым прудом, а низкие сосны касаются шишечки резного фонаря. Фасад дома-хатки укрыт бамбуковыми циновками, циновки покрывают и крышу, окон во двор нет. Кривая дорожка подводит под соломенный навес входа.
ㅤㅤㅤПолина сделала несколько быстрых выдохов, сложила зонт и потянула за ручку – ладную, по руке, корягу – дверца легко отошла. В тамбуре – светильник с экраном из рисовой бумаги, на внутренней двери – чучело карпа и записка: «Открывай осторожно, вдруг кто проходит внутри». Полина тронула рыбу и мягко отвела дверь, словно ее ждут и она не хочет пугать своим резким появлением.
ㅤㅤㅤОна оказалась первой сегодня. Ее увидели: «Одна? Прошу», – и ввели в зал. Нет, не в зал, в музей! Да нет, не в музей – в трактир семи самураев. Таким в японских деревнях лет по триста. И они не меняются.

ㅤㅤㅤ– Кякю́ – посетитель! – зычно крикнул официант.

ㅤㅤㅤ– Какю́ канге́й сюрю́! Посетителю – ура! – дружно раздались голоса из кухни, открытой в зал окошками в перегородке.

ㅤㅤㅤИ стучали ножи.
ㅤㅤㅤИ скворчали сковороды.
ㅤㅤㅤИ шипел гриль на дровах.
ㅤㅤㅤИ пахло русскими щами с говядиной.
ㅤㅤㅤИ тихая флейта – сякуха́ти – то колокольчики, то шелк.

ㅤㅤㅤСтолешница – красный песчаник сквозь блеск черного лака – опирается на толстенный пень сосны. Полина сняла мокрый пуховик – что с ним делать? – и сложила на пол у стены. Откуда-то вынырнула японка, положила на пол плоскую плетеную корзину: «Сюда можно». Полина плюхнулась, не рассчитав, на низкий табурет – пенек поменьше, обтянут грубой кожей.
ㅤㅤㅤПотом, когда ужасное уже произойдет, Полине расскажут, как Гаку с учениками спасал плиты старых тротуаров, когда в семидесятые город менял красный камень тротуаров на бетон. Из них смастерили столешницы, а из пней с пожарищ в окрестных горах – табуреты. Полина поерзала, устраиваясь на твердом табурете. Огляделась. Ее густо окружали буквы. Она оказалась внутри текста.

ㅤㅤㅤКто я здесь? Случайный персонаж? Главная героиня?

ㅤㅤㅤНад головой светильник: гнездо из коряг, стянутых грубой веревкой, абажур – папье-маше из пожелтевших японских газет, свет продирается сквозь столбцы иероглифов и окрашивается оранжевым. Словно на угольях догорает рукопись.

ㅤㅤㅤМоя? Еще не написанная?

ㅤㅤㅤОгромная лампа в центре зала оттягивает руку колодцу-журавлю и изрыгает рыжий свет. Иероглифы газет ее колпака кричат о совсем юных камика́дзе Второй мировой, о традиции их последней пиа́лы саке́ перед вылетом на задание. Коллекция этих маленьких пиа́л с облетевшим лепестком са́куры на донышке вон там, на узкой полке под потолком. Светильники поменьше шепчут о голоде и лишениях, о непролазной грязи послевоенной побежденной нации. И наготове толстенная бамбуковая кисть в углу – ведьмина метла из японской ма́нги. Макнуть бы ее в тушь, провернуть плавно, как меч в Айкидо, – и круг иероглифа энсо́ накроет мою столешницу.

ㅤㅤㅤЗвенят флейты-иероглифы с керамических ваз, бутылок из-под сакэ и пиал на столах. Гудят буквы-иероглифы со стенок котлов, чугунков и сковородок кухни. И ритмично дышат крошечные иероглифы с развернутого свитка в руках статуэтки школяра на подоконнике. Звуки текста сливаются, и кажется, еще вот-вот – и поймешь что-то важное о себе.

ㅤㅤㅤНо!

ㅤㅤㅤОфициант принес суп-даси́ в чугунке с бамбуковой ручкой. Не суп – архитектурный конструкт – на ножках вкусовых и обонятельных рецепторов. Полина и не подозревала, как их много у нее на языке, в глотке и в носу. Из густоты бульона приподнимали головы и прижимались к стенкам плоские рисовые лепешки, прожаренные до хруста на дровяном гриле. Разноцветные кружочки, овалы и змейки корнеплодов, прозрачные полоски мяса, кубики костного мозга, проростки сои и зелень эстрагона рождали пар ароматов.

ㅤㅤㅤЖизнь! Здесь и сейчас!

ㅤㅤㅤВсе тексты, все тексты, все тексты – позабылись и перестали звучать. Полина уже не видела из-за череды сложносочиненных вкусовых безумств ни оконца, затянутого треснувшей рисовой бумагой, ни фигурок кукольного театра над дверью в сад, ни фаянсового блюда с синим рыбаком, ни рыбы на его крючке. Она позабыла, что рядом с ней на кованом гвозде висит раздувшаяся книга-блокнот, похожая на огромный отрывной календарь. И то, как полчаса назад не удержалась и стала переворачивать ее папиросные листки с иеро́глифами: почерк везде был разный, и Полина догадалась, что с такими блокнотами паломники бредут по монастырям-бонсё, а монахи заполняют их странички за небольшую плату. Позабыла и то, как из кухни выглянул Сэнсэ́й Гаку Хомма и цепко взглянул на Полину.

ㅤㅤㅤВзглядом своего на свою. Признал сестру-книжницу.

ㅤㅤㅤПолина заставила себя зацепить фарфоровую ложечку за край чугунка с супом и достала телефон. Ну как такому чуду пропадать! Отсняла короткое видео и запо́стила в соцсеть. После еды прошла в сад, потом и в музей ресторана. Волшебное чувство, «я здесь своя», охватило Полину, когда Гаку Хомма подошел к ней. Разговорились, и Сэнсэ́й рассказал, как в конце семидесятых ехал с коммуной хиппи в славный город Сан-Франци́ско, как их фургон сломался как раз посредине пути, в Денвере. Так Сэнсэ́й и осел здесь. Открыл школу Айкидо, он ведь в Японии работал на американской базе, тренировал военных. Они и пригласили его в Америку.

ㅤㅤㅤНа следующее утро, в субботу, Гаку Хомма вышел из кухни, где он отскребал клубни, зная, что помощники придут и тонко нарежут овощи, прошел по круглым камням сада и отвел раздвижную дверь музея. Поморщился на вывеску «Музей». Дом это! Музеем назвал, чтобы понятней было. Дом, родной дом, дом вдали от родины. Вот сандалия у порога – сам ее давно смастерил. Потерял прежнюю в раскисшем поле. Петля оборвалась, глупо, палец на ноге поранил, вот шрам виден. Гаку наклонился и потрогал почерневшую подошву сандалии, пальцы уловили слабое тепло: может, помнит меня молодым?

ㅤㅤㅤСтарые вещи – они впитывают и твой пот, и чешуйки твоей кожи, и твои мечты.

ㅤㅤㅤИ Гаку будто услышал:

ㅤㅤㅤЯ деревянная сандалия, лежу у входа в музей. К моей подошве прибиты две перекладины, сверху петля – кусок веревки из рисовой соломы. Я здесь давно и потеряла счет времени. Я напрягаюсь и погружаюсь в сон, в великолепное солнце: меня выстругивает молодой Гаку, сидя на островке у сосны, посреди осенней топи рисовых полей. Выстругал и вдел в петлю большой палец левой ноги. На правой оставалась прежняя сандалия. Я поздоровалась, ведь нам теперь вместе служить, но она не ответила – ее залепила засохшая глина. Гаку поднялся, подхватил на спину рогожу с рисовой мукой и шагнул в яркую жирную грязь. Несколько вязких шагов, и на меня, такую юную, налип ком грязи весом с мешок риса на спине хозяина – месячный паёк для всего даца́на. Закатное солнце сменилось тучей. Дождь набирал, набирал, набирал силу, удесятеряя вес грязи на мне. Дождь шел всю первую осень моей трудной жизни. Как хорошо, как давно это было.

ㅤㅤㅤПолчаса до открытия. Гаку позабыл и сандалию, и молодые мечты, плавно ступил на платформу для чайной церемонии и сел на пятки: вдох на семь, задержка на семь, выдох на семь. Волны дыхания поднимались, исходили и вновь накатывали.

ㅤㅤㅤМммхххх--------Фуууууу
ㅤㅤㅤМммхххх--------Фуууууу
ㅤㅤㅤМммхххх--------Фуууууу
ㅤㅤㅤМммхххх--------Фуууууу
ㅤㅤㅤМммхххх--------Фуууууу
ㅤㅤㅤМммхххх--------Фуууууу
ㅤㅤㅤМммхххх--------Фуууууу

ㅤㅤㅤСэнсэ́й не слышал, что у дверей уже бесновалась толпа жаждущих приобщиться к ресторану, не знал, что вирусное видео набрало миллион просмотров, что кто-то постил возмущенные комментарии, а кто-то вызывал конную полицию.

ㅤㅤㅤГаку обычно просыпался в три ночи – время мудрецов и поваров. Ставил на дровяной огонь мясной бульон, потом отцеживал имби́рный чай, что настаивался восемь часов. Имби́рь зимой целебен, но отдает силу медленно, спешить нельзя. Оставлял загуститься соус из кунжутного масла с красным перцем и переходил в холод студии Айкидо. Снимал обувь, голые ступни привычно пружинили на мягкой обивке пола. Несколько упругих шагов, как по воде, и он садился на пятки перед портретом Морихе́я Уэси́бы – основателя Айкидо в родном додзё Ива́нума.

ㅤㅤㅤГаку застал Морихе́я в живых. Два последних года готовил ему похлебки, кипятил воду и купал вечерами в кедровой бочке-бане под сливой. Когда Учитель перепутал день с ночью, то Гаку до утра сидел у его изголовья и читал ему тексты из Оoмо́то-Кё. Терпел-терпел-терпел раздражение умирающего. И радовался. Свет шел от легкого тела Учителя. А рядом прислуживала тихая Ки́куно, один взгляд на ее лицо – круглое, как иероглиф энсо – и Учитель переставал раздражаться, а Гаку омывался от усталости бессонных ночей. Учитель умер, и Гаку сбежал в Америку, основал школу Айкидо и ресторан – память о родной деревне, давно проглоченной разросшимся городом.

ㅤㅤㅤ«Су-шеф – это для налоговой. А я – ученик, учи́-де́си, великого Гаку Хомма», – Джей думал так и сегодня, входя ранним утром в кухню ресторана. Пусто, гулко. Дух вареной говядины, специй и забродившего имбиря еще не разбавлен другими людьми. Хорошо! Джей вытолкнул диафрагмой пять длинных выдохов. Пленка водяная на лице. Джей почувствовал, как осушается лицо в сытном тепле кухни. Брел он сегодня долго, нарочно оставил машину в другом районе. Замечательно пусты улицы. Час с четвертью – и голова легкая, как гелий, и глаза теряют фокусировку: за полупрозрачной пленкой не дома – силуэты, и не машины – облачные сгустки. Джей взял пенал и вынул острый именной нож: «Им меня посвятил в помощники повара Сэнсэ́й Гаку. А вот и первая посетительница! Тоже шла под снегом. Надо ей подать горячего имбирного настоя».

ㅤㅤㅤПолина ушла из ресторана счастливая. «Устрою себе каникулы – без соцсетей и гаджетов», – и стерла назойливые приложения с телефона. Через две недели, гордясь, что выдержала компьютерную ломку, решила сходить в «ДО́МО». Пусто на парковке. Пусто во дворе. На закрытой двери вежливая записка от руки, что ресторан закрылся, что ресторан не умеет менять традиции, что хозяин ресторана просит прощения у тысяч поклонников.

ㅤㅤㅤКаких тысяч?

ㅤㅤㅤПолина дрожащими руками загрузила нужные приложения. Обомлела: ее сорокасекундное видео стало вирусным, набрало миллионы просмотров. Нашла последнее интервью Гаку местному телевидению – он сам не свой: лицо смазано, губы едва шевелятся. Полина только теперь увидела сломанную изгородь, разрушенный мостик, изувеченный ствол сливы.

ㅤㅤㅤСтыд прожег диафрагму.

ㅤㅤㅤПопробовала написать сообщение, но ошалела от боли в висках. Внутри поднималась злобная ярко-зеркальная волна. Хотелось покрыть себя тату, сесть на байк и нестись по трассе среди замерших машин. И чтобы ревело в ушах! У них! Она забыла, как можно вдохнуть, зубы сжались, ребра замкнуло, грудная клетка не расширилась, и Полину свалило на скамью у изуродованной ограды. Она не видела, как выбежал из сада и склонился над ней Джей. Он все эти дни возвращался в разоренное гнездо.

ㅤㅤㅤВ тот день, когда дворик перед рестораном заполнила толпа посетителей и люди дрались за место в очереди, Джей показал Учителю вирусное видео, которое вознесло их к мишленовским высотам. Они сначала обрадовались, но кухня работала через силу, не все ожидающие попали внутрь. Еды в этот день не хватило. Вечером, когда за последним посетителем закрыли ворота, Гаку и Джей прошли в музей, сняли обувь и поднялись на платформу для чая. Гаку уставился на облачение самурая в нише так, как он мог – полный уход от реальности. Джей развел кипятком зеленую пыль редчайшего чая, стал взбивать бамбуковым венчиком. Гаку обернулся на звук струйки, ударившей в пиалу с выпуклым орнаментом-иероглифом. Джей протянул ему напиток.

ㅤㅤㅤ– Ты знаешь, а ведь отец не верил в меня, называл отщепенцем, вот эти доспехи родовые хотел уничтожить. Взъярился, когда я устроился на американскую базу тренером по Айкидо, там платили хорошо и было весело. Я ведь рос проамериканским подростком, а он запихнул меня в дацан. Отец служил в элитных войсках во Вторую мировую, освободился из плена в Индокитае, все потерял, пошел разнорабочим. Пить начал – синдром побежденного.

ㅤㅤㅤ– Но ваш Учитель – Морихе́й Уэси́ба? – Джей указал подбородком на портрет.

ㅤㅤㅤ– Учитель? Иногда думаю, что я его так и не узнал. Как в детстве: разве знаешь, кто на самом деле твои родители? Я пришел к нему в дацан, а он смертельно больной старик. День с ночью путал. Чуть что – в крик. Лишь Ки́куно могла его успокоить. Хороша была, как гейша, только в дранье – мать у нее тоже болела, так она лекарства подворовывала. Я молчал. Любил. Старик догадался и выставил меня перед ней дураком, ночной горшок на меня опрокинул. Сейчас думаю – случайно. Но тогда я сбежал. Не знаю, что с ней стало.

ㅤㅤㅤНа другой день толпа выросла вдвое, потом втрое. Конная полиция стала в оцепление, но толпа ворвалась в сад, смяла тонкие перила мостика, раздавила резные фонарики на дорожке и сорвала с веток бумажных журавликов. Растоптали тридцать трудовых лет Сэнсэ́я и шеф-повара Гаку Хомма.

ㅤㅤㅤСломан труд.
ㅤㅤㅤСломан ритм.
ㅤㅤㅤРазрушена семья учеников и посетителей.

ㅤㅤㅤШестидесятилетний Гаку закрыл ресторан, не сумел поступиться качеством. Уехал в Японию и за два года объездил все школы додзё. Кормился уроками Айкидо – здесь помнили, что Гаку – последний ученик, учи-деши, Морихе́я Уэси́бы. Наконец, осмелился приехать в родной Иванума. Дом Учителя пуст, но додзё жив новыми учениками. Вечером после тренировки Гаку вышел в сад, продрался сквозь заросли бамбука, нашел дряхлые сливовые деревья. Руки помнили, как окапывал их молодые деревца. Гаку всунул палец в глубокую борозду ствола, сколупнул чешуйку, понюхал – корица и ваниль. Так пахнет слива на родине.

ㅤㅤㅤВ зеленоватом свете луны прошла тень тихони Ки́куно. Гаку вздрогнул. Показалось.

ㅤㅤㅤ– Не бойся, это я. – Приблизилось постаревшее любимое лицо, и знакомый голос прошептал:

ㅤㅤㅤ– Тридцать лет ушло, меня и не узнать.

ㅤㅤㅤНо Гаку узнал.
ㅤㅤㅤТело его узнало ее и омылось свежестью, как тогда.

ㅤㅤㅤ– Вы поедете со мной в Денвер, вы станете моей женой, вы спасете меня?

ㅤㅤㅤДолго длилось молчание.
ㅤㅤㅤДолго кричала одинокая цикада.
ㅤㅤㅤДолго заходил серебряный диск луны.
ㅤㅤㅤНа востоке появилось первое красное облако.
ㅤㅤㅤСменилось рыжим, потом грязно-серым.
ㅤㅤㅤИ тогда старая Ки́куно сказала молодым голосом:

ㅤㅤㅤ– Да.

ㅤㅤㅤПолина очнулась.

ㅤㅤㅤ– Это я. Я выложила видео. Вирусное.

ㅤㅤㅤДжей не удивился, кивнул. Он хотел признаться, как обрадовался тогда – полмиллиона просмотров за день! Не надо ей так убиваться. Он помнит первые часы триумфа: как их маленький ресторанчик потеснил мишленовских небожителей, как он ждал, когда же Сэнсэ́й закончит медитацию. Спешил ему показать видео и толпу у входа. И Гаку взбодрился: «Все к нам хотят! И с телевидения звонили». Они вруби́лись в готовку, кухонные запасы дня подошли к концу, они открыли заготовки на завтра и перешли на быстрое приготовление.

ㅤㅤㅤ– Я помню твой красный зонт, ты книгу сняла с гвоздя, листала. Знаешь, не помню, чтобы эти блокноты трогали.

ㅤㅤㅤПолина ждала, чтобы Джей добавил, что с «ДО́МО» все будет хорошо. Но он поднялся, прошел через сад в кухню и вынес ей чашку имбирного настоя.

ㅤㅤㅤ– Я в саду прибираюсь. Учитель уехал, ничего не сказал. Пока не скажет: «Не приходи, Джей», – я и буду приходить.

ㅤㅤㅤПо краю чаши шла роспись: рыбак с иглой чинит свои сети. Полина жадно отхлебнула ароматный напиток.

ㅤㅤㅤ– Там еще мясной бульон даси́ и лепешки. Рисовые. Ученики в студию пришли, занимаются. Ланч им сделал. Будешь?

ㅤㅤㅤ– Ты пока «нет» не сказал. И я тоже... Буду!

ㅤㅤㅤПолина втянула имбирный парок, провела пальцем по теплой глазури на внутреннем ободке пиалы, и буквы-иероглифы тренькнули облегченно. А с подоконника смотрел на них маленький ученик-школяр, все так же держа в руках свой крошечный свиток.

7 декабря 2024